Только не - Игорь Толич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Короче, тюфяк, — ввернул Тони.
— Да почему же сразу «тюфяк»? — обиделась я не столько за Макса, сколько на то, что сама не раз называла его в мыслях тюфяком, а Тони просто угадал. — Ничего не тюфяк. Просто добрый человек.
— Ну-ну… — протянул Тони с явным пренебрежением. — И что же было дальше?
— Дальше я поинтересовалась, почему бы этой дамочке не нанять инструктора, или хотя бы не попросить собственного парня. А у неё был какой-то сожитель. На что Макс ничего толком не ответил. Точнее, он ответил, что инструктор это дорого, что парень у девушки нервный, а он просто по дружбе помогает хорошему человеку.
— И сколько длилось обучение?
— Месяца… четыре.
— Ого! — Тони аж присвистнул. — А потом он ушёл?
— Да, — подтвердила я, краснея от понимания того, как нелепо сейчас звучит моё признание.
— Ушёл к той самой девушке?
— Нет, к другой, — от обиды я закусила губу. — И я эту девушку видела один раз. Пришла как-то домой, а они вдвоём у нас сидели. Ну, познакомились, чай попили…
Тони посмотрел на меня как на полную дуру.
— Что?.. — переспросила я в ответ на его взгляд. — Да на неё без слёз не взглянешь! Какая-то вся бесфигурная, сутулая, а ещё заикается.
— Заикается?
— Да, она заика. И, кроме того, у неё нижняя челюсть вот так выдвинута вперёд, — я показала, как это выглядело, и дополнительно скосила оба глаза к переносице.
Мой собеседник рассмеялся от души, а я вновь повторила свой трюк, изображая новую пассию Макса.
Наверняка Тони решил, что я просто глумлюсь, но самое парадоксальное и унизительное во всей озвученной истории было то, что рассказала я чистую правду.
Месяц спустя мы с Максом развелись, а ещё через месяц он женился на этой грымзе. Я умолчала лишь о том, о чём сама узнала всего неделю назад: Макс стал отцом. И я искренне не хочу подсчитывать сроки и думать, что тогда в квартире я застала вовсе не дружеские посиделки, а скорее отдых после бурного времяпрепровождения.
Тем временем начался обещанный концерт. В тот вечер выступал камерный джазовый оркестр: контрабас, труба, саксофон, ударные и, конечно, рояль. Не описать, какие риффы и темы перекликались в многообразии мелодики. Импровизация сменялась инструментальной перекличкой, будто музыканты не играли, а общались друг с другом, иногда задавая единый тон, иногда прогуливаясь лёгким шагом по гармонии звуков. Труба напевала то тихо, то гулко, дополняя рояль. Хай-хэт мягко и учтиво откликался на ритмичный стук палочек, пока контрабас самозабвенно мурлыкал томным глухим голосом, словно мудрец в молодёжной компании.
Но точнее всех прочих я улавливала мелодию саксофона. В этом инструменте я находила нечто безнадёжно щемящее и вместе с тем искреннее, без помпезности, присущей роялю, лишённое наглой вычурности трубы. Настолько настоящей может быть только любовь, потому саксофон всегда пел для меня о любви — чистой и жестокой, страстной и почти невидимой. Это музыка для двоих, которым до смерти необходимо побыть вместе, даже если затем предстоит расставание. Не столь важно, сколько именно часов им доведётся прожить рядом, важно, что эти часы даруют впоследствии.
Воспоминания, ощущения в пальцах, даже не касаясь друг друга, даже сидя через стол…
Как покалывает губы от ароматного виски, от жажды поцелуя…
Как шевелится дым, оседая на волосах…
Танцуют пары, притягиваясь как можно ближе телами. Они незримо договариваются, что дальше у них ещё будет ночь — последняя или первая, или совсем единственная — не имеет значения. Когда двое влюблены, у них есть право не думать о таких мелочах. Им есть дело лишь друг до друга, а джаз обволакивает их пледом, и всё это, конечно, — необыкновенный роскошный сон. Однако сама природа любви такова, что, влюбляясь, словно засыпаешь и просыпаешься в иной реальности, полной чувственного обмана, который слишком хорош, чтобы ему не поддаться.
И я поддавалась, ощущая, как истосковалось моё сердце по этому пылкому сну. Через написанные книги и услышанную музыку я научилась восполнять хотя бы немного то, без чего прожить женщине невозможно. Но всегда любить лишь навеянные бестелесные образы тяжело, будто сама кожа скучает по теплу человеческого тела. Я следила за танцующими, изнемогая от зависти к их совершенно осязаемой любви.
На секунду мне представилось, что я тоже среди них, медленно плыву в танце. Меня обнимают чьи-то нежные руки, но я не вижу лица. Или же просто боюсь смотреть, потому что знаю наверняка — это не Макс. Он ведь совсем не умеет танцевать. Но кто ещё это мог быть?..
Может, Тони и я?.. Нет. Нет, это мог быть кто угодно, только не мы. Мы — случайные, встретившиеся и заранее решившие, что все эти игры не для нас.
Я повернулась к Тони и поймала его улыбку. Мне хотелось думать, что наши мысли снова сошлись. А может, он просто вновь угадал, чем полна моя голова, оттого и улыбался — игриво или насмешливо?.. Я не понимала до конца, но всё же улыбнулась в ответ.
— Потанцуем?
Он не услышал моего ответа, потому что и без того звуков было слишком много. Я даже до конца не уверена, что мне удалось произнести что-то внятно. Тони взял меня за руку и увлёк в плотную текучую толпу. Вскоре мы слились с ней.
Я держала его за плечи, поневоле дыша его парфюмом, сигаретами, дышала им самим.
— Илзе?..
— Да?
— О чём ты думаешь?
— О том, что… я давно не пила. И не танцевала.
— А хотелось бы чаще?
— Возможно.
Я правда не знала ответа на этот вопрос. Знала только, что меня кружит в беспечном танце, и скоро он закончится. А закончился он даже быстрее, чем я думала.
Мы вернулись к нашему месту.
— Мне пора, — сказал Тони.
— Уже? — вырвалось у меня вдруг.
— Да, утром у меня поезд. Но есть предложение.
— Какое?
— Давай прокатимся.
— Прокатимся?.. — я сделала попытку расслышать что-то другое, но Тони выразился именно так — «Прокатимся».
Неужто он всерьёз флиртует со мной? По всей видимости, мой наполовину затопленный виски взгляд оказался чересчур красноречив,
